СТРАНИЧКА ЗАПАДА

СТРАНИЧКА ЗАПАДА

Окно смотрится в такое же - зеркало. Ряд неотличимых домов-сказок. Цветы - во дворе и внутри, на невысоких, символических лишь, оградах. По утрам старушка напротив обливает меня остывающим взглядом, не видя. Кого она ждет? Прошлое свое? Много их. Подстриженных коротко, только - в брюках, достойных, ухоженных. Улица достатка - ровная и чистая. Это - фасад. Трамваи приходят с точностью до минуты - расписание на каждой остановке. Удобно. До противности. Так ведь можно и привыкнуть. Говорят - громко, пытаясь обратить на себя внимание. Лица - твердые и чужие. По нашим меркам - у них есть все. По их - так себе. Сверх-полные магазины, непонятно кем раскупаемые. Давно приевшаяся реклама. Любым желаниям - скорейшее удовлетворение. За ваши кровные. Почему же все это не делает их более счастливыми? Тоже - проблемы, тоже - заботы, тоже - вечное недовольство. Все равно найдется, чем. Но: они - вежливы. Они - спокойны. Они - уверены. Завтра - все повторится.

Она. Одета просто. Налету. Не накрашена. Зачем? И так хороша. Читает красочную рекламку. Обычно, такие листики, вкладываемые в газеты или разбрасываемые по почтовым ящикам, сразу находят себе место в урне. Сегодня - вот, не успела. Придется читать. Чего бы купить еще? Четверг. После двух - все дружно идут в магазины и покупают на всю неделю. Традиция. Чтобы не думать. Чтобы не носить каждый день - по сто грамм. А не потому, что - исчезнет. Такого здесь не бывает. Чего нет на месте, можно заказать. Но это - редкость. Просто издевательство.

Он. Выглажен. Надушен. Себя - обожает. Читает автожурнал. Какую бы машину выбрать? А со своей что делать? У сына уже есть. Ладно. Черт с ней. Ах, да. Акции? Что же будет с моими? В каком банке какие проценты? Кто, куда и за сколько секунд пробежал? Зачем?

Оно. Колени - у носа. Ноги - на сиденье. В наушниках, которые исторгают громко идиотские звуки. На носу и на щеке - вживленное украшение. Блестит. Признак моды. Половина головы - наголо. Другая - зеленая. Крутости признак. Линия жизни - начертана и оплачена родителями. Что делать? Скучища.

И так - каждый день. Каждый месяц. Каждый год. Они не чувствуют себя несчастными. Но и другими - тоже. Как превозмочь все уменьшающуюся способность желать? Набор правильных правил. Размеренная жизнь-не-жизнь.

Здесь - будто так хорошо. Хочу домой...

28 октября 1994 г. Мангейм

ПОЛЧАСА

Снова мы едем с Тобой в одном и том же трамвае. Сегодня. Вчера. Каждый день. Эти полчаса. Они дают мне жить и выжить остальные двадцать три с половиной. Твой упрямый и дерзкий взгляд. Твоя будто значимая болтовня со знакомой. Что-то доказываешь. Говоришь почти всегда одна. Но в каждом кивке головы, в каждом побеге твоих чернющих и глубоких глаз - одно. Я знаю, что Ты чувствуешь меня, что мы чувствуем друг друга. Без общего языка. Без общей культуры. Просто мы знаем, что мы - рядом. Эти полчаса. Ты вскидываешь свой горделивый носик с горбинкой. Играя. Когда я смотрю, Ты отворачиваешься, но не совсем. Оглядываешь остальных. И - опять ждешь и требуешь моего взгляда. Да, я не могу оторваться. Это неприлично, я знаю. Но что я могу поделать с моим стремлением к Тебе.

Уже давно я дал слово себе не обращать ни на кого внимания. Не истрачивать себя на вас. Сколько уже было этих глупых слов... Да... После того, что у меня напроисходило. С женщинами. Со мной. В моей жизни было столько их, столько предательств и унижений, что, казалось бы, можно и остановиться. Однако - нет, я снова и снова с трепетным ожиданием заглядываю в эту бездну - Женскую Душу, получая все новые и новые удары. Чем все это закончится - не знаю. Но - догадываюсь. Тем же? Опять сломом? Может быть. Не хотелось бы. Надежда, как вечно зеленое дерево, вырастает в очередной раз на обгоревших обломках предыдущей любви, будто той и не было вовсе. Я чувствую, что Ты - одна. Как и я. Да, у Тебя - сын. У Тебя - любимая, но не совсем, работа. Много друзей. Одни женщины. Может быть любовник. Но нет главного. Нет - Его. Все - в прошлом. Лишь те же обломки. Те же невыполняемые многократные обещания себе ненавидеть нас. И то же смутное ожидание. До дрожи в коленях. Ожидание чего? Или кого? Мы оба знаем ответ. Когда незаметно для других соприкасаемся взглядами. Когда я вдыхаю на остановке дым сигареты, побывавшей внутри Тебя, в Твоей груди. О, как я ему завидую! Каждый Наш День я пытаюсь заговорить с Тобой, пытаюсь найти предлог какой-нибудь. И вот сегодня. Чуть не поздоровался. Ты подошла к остановке с моей стороны специально. Я видел. У Тебя был выбор. Я понял, что Ты тоже ждешь. Как и я. Но в последний момент - нечеловеческое усилие, снова я делаю вид, в который раз, что мы - чужие. Какая чушь.

Ну вот и все. Трамвай подъезжает к центру. Моя остановка. Я прохожу в полуметре от Тебя, чувствуя все Твое напряжение в этот момент. И сам - напрягаюсь безумно. Мы прощаемся взглядами. Незаметно для других. Надеясь на Наше Завтра. Спокойно. Зная, что все повторится. Наше невидимое соприкосновение. Игра. Наши бесконечные Полчаса. Но - нет. Сейчас Ты ошиблась. Они не повторятся больше. И этот наш взаимовзгляд - последний. Наутро я улетаю в другую страну, в другой мир, к другим женщинам. Чтобы любить Тебя - в них...

5 января 1995 г. Мангейм

СУДОРОГА ВРЕМЕНИ

Незасыпаемая ночь... На потолке - чужие тени... Я - извиваюсь... На одинарке в одиночке. Что меня гложет? Она? Болезнь? Души? Тела? Не знаю. Но - всем достается поровну. Картины... Воспоминания... Нет сил уснуть. В этом ужасе образов. Фотографий. Они развешаны - везде. Детство. Родные. Все то, что - не сейчас. И - не здесь. И ожить - не способно уже. И - помочь выжить. Не знаю, что делать с ними. В себе. И на стенах. Они ждут меня. Потому, что их нет. Среди них один я - здесь. Забытый ими как бы случайно. Войти туда на минутку, чтобы не выйти? Чтобы - не вернуться. Как?

Этот мир... Он всегда был таким. Зачем он мне? Все - ложь. Игра. Пустые тексты. Не те изображения. Корчащие действительность. Все - не то. Все - не мое. И ничье.

Ругаюсь - вслух. Чтобы - отстраниться. Никто не услышит. Но, даже если и не так. Чепуха. Все они - те. Иноязычники. Что они могут понять? Только интонацию. Надрыв. Продрогшесть. Нет. Сомневаюсь и в этом. Опять. Мой Язык - мое спасенье. Пусть я и приличный. Плевать. Никому никто не нужен. Ни здесь. Ни там. Это помогает. Преодолеть. Все, что накопилось. Не сбылось. Рассеялось. Забылось.

Проклятая бумага. Она передает так ничтожно мало. И то - кажущееся. Где боль и страдания? Где мои чувства - сейчас? Она - белая и все. Как мое сознание в этой ночи. Что же с ней? Хохочущая, чернющая, она - вдруг остановилась. И я, застывший, никак не могу прошагать и полчаса в ней. Судорога времени. Изнывание пространства. И - себя. Где же обещанная бесконечность? Где неисчезновение? Лишь вечно-пряные бренности: быт, безделье, пороки, роли.

Что писать? Кому? Зачем? Кто прочтет? Кроме меня. И то - лишь в момент создания. Написанное - отчуждается от меня. Тут же. Строки реальные - уже не мои. Они принадлежат моему не-Я. Которое - не здесь. Но где? Что происходит, когда тебя нет в тебе? Это - так непросто. Тебе - весь мир. В ответ - отказ. Зачем он мне - весь? Иллюзия... Пусть - квант. Но - мой. Неприкасаемый. Для них. Для него. Для меня. Для картонных небоскребов из ничто. Остужающих все. И остывающих.

Вокруг - удушающая смесь. Из любви и ненависти. Искренности и спектакля искреннего. Как понять, что где? Как выкристаллизовать то, что сможет не дать упасть. Непроницаемая стена. Что высказывать в нее, если она отражает все, искажая.

Нет, я не складываю руки вместе. Я - сжимаю их. До хруста. До полного онемения. До истины. Это - другое. Может быть - и противоположное.

За окном непрозрачным - дождливый ветер... День уже или ночь еще - не у кого спросить. И - давит все. И - никакого времени...

1 января 1995 г. Мангейм

РАЗГОВОР С МАМОЙ НА ЕЕ МОГИЛЕ

Я иду по метровому снегу к тебе. Ветер со снегом - тоже в лицо. Будто злится. Каждый шаг - полсебя. Падаю, встаю, снова вперед. Я знал, что этот разговор должен был состояться. И он состоялся. С каждым шагом я переживал твою жизнь. И пережил ее.

Я понял все. Твое одиночество, страдания, стремления и удары, наши удары. Живя с нами, ты была трижды одинока. Билась безрезультатно в закрытые наши души. А я боялся даже глаз твоих, рвущихся к нам, к пониманию и сочувствию. И не разу за всю жизнь не заглянул в них. Там было наше спасение.

Теперь я повторяю твою жизнь, делаю то же самое с тем же исходом. Это - месть запоздалая твоя. А зачем? Чтобы я всю жизнь свою метался среди женщин, усматривая в них часть тебя, пытаясь искупить вину перед тобой. Мучаясь и страдая с ними, как ты - с нами. В поисках того, что было не получено от тебя по моему непробиваемому непониманию. Да, я так и делаю уже сколько лет. До сегодняшнего дня. Я растворил твою уже не злую и не обиженную месть. В любви к тебе. В понимании тебя. И того, что именно я - тот человек, с кем бы ты нашла, что так долго искала, и могла быть близка по-настоящему. Я принял и понял тебя. Но опоздал всего на семь лет. Только теперь, в день семилетия твоей смерти. Поздно? Нет. И еще раз нет. Ведь это могло не произойти вообще. Я убрал снег с твоей могилы, давая тебе хоть немного подышать и поговорить со мной. Почистил фотографию твою и поцеловал в губы тебя. Как захотелось обнять тебя живую. Впервые в жизни. Очень. По- настоящему. Ты видишь, что я плачу? Ничего. Ведь это первые слезы по тебе. Уходя, я сказал тебе: "Я изменюсь, вот увидишь, я изменюсь". И еще: "Я приду к тебе, жди меня". Впервые не хотелось уходить от тебя. Там, за ветреным снежным полем меня ждал чужой город и чужая жизнь, в которой не было самого главного - ТЕБЯ.

ВРЕМЯ

Время. Попытки обмануть себя. Заполнить лишь бы чем-нибудь. Не взглядом в себя. Там - не очень. Общение - впустую. С пустым. Пустым. Один. Сам с собой. Но в обязательном присутствии. Вакуум. Вокруг. В себе.

Бьюсь, где взять его. Но зачем? И что? Ну вот, полно его. Целый день. И что? Что изнутри? Где движение себя? Где я? Где мое "Я"? Пытки Ничто.

За окном кипит жизнь. Псевдожизнь. Они тоже пытаются его уничтожить. Не чувствуя. Сотни будто дел. Все прочесть. Зачем? Все ощутить. Для чего? Чтобы не знать неумолимого его ритма.

Надежда на не сейчас. Как соломинка, волокущая на дно. И нет пути назад. Пока надеешься.

ПСЕВДО

Каждую пятницу ты приходишь неотвратимо опять. В расписании у тебя псевдосекс. Третья пара. Со мной. Никаких мигалок. Никаких пропусков. Оргазмы, оргазмы и снова оргазмы. Но какое отношение они имеют ко мне? Это - твои самооргазмы. Ведь они пусты. В них нет самого главного. Любви. Хотя бы маленькой. Чуть дышащей. Чуть теплой. Да, ты ласкаешься и ласкаешь псевдоласками. Но кого? По твоим же словам ты ласкаешь меня для себя. То есть себя. Так где же я? Вселен тобой в твою очередную уже взрослую куклу неживую с членом. Ни за что. Не соглашусь. Ты даже говорить боишься о любви. Потому что не о чем говорить. Нет предмета разговора. Как и чувства. Ты сама в этом призналась. А я знаю это с нашего начала. И мучаюсь. И не могу доиграть твою полюбившуюся роль бездушной куклы. Поставщик пустых оргазмов - это не для меня. Промчался, слава Богу, мимо окон моей юности тот обезьяний возраст, когда физиология заменяла все. Сейчас - только ее мне мало. Более того, от нее в чистом виде так приторно, что может и стошнить. Не замечала? Как я не могу целовать тебя в губы? Нет, конечно. Для тебя физиологическое удовлетворение, по твоим же словам, представляет пока еще все, что может дать мужчина.

Сначала - член, будто поршень. До боли в крик. Потом - язык и палец. До оскомины и судорог. А дальше? - Все сначала. И - без чувств. И - без надежды на взаимопроникновение. Только - самообливание своими же испражнениями. Материальными и душевными. Какая же ты нищая! И - несчастная. Хотя и считаешь, наивная, что - наоборот. Хотя и восторгаешься, что после наших встреч тебе два дня - хорошо. Но "я - удовлетворена" вовсе не означает "я - счастлива". А ты спросила , что происходит со мной эти два дня? Почему мне так низко и мерзко? Почему я - на грани? Ответ - прост. Потому что - люблю.

Но не тебя. А Ее. И ты знаешь, кого. Ведь Она - присутствует незримо рядом, Она - с нами всегда, Она - во мне, в душе моей. И ты чувствуешь это. И - злишься.

Но тебе я - благодарен. За то, что сам понял это окончательно. Взаимопользование. Ты - мной. Как механическим раздражителем и мертвым исполнителем твоих примитивных желаний. Я - тобой. Как, казалось бы, женщиной, которую узнал раньше, чем Ее. И вот. Запутался в лесу из "ближе" и "раньше". И понял, что последнее - бессильно перед первым. Да. Зачем же я позвонил через шесть лет после того, как мы расстались? Наверное надеялся, что ты сможешь заменить Ее? Вы же так похожи. Но - теперь убедился, что - лишь внешне. Не знаю. Может быть я сам виноват? Зачем тебе мои стихи, песни и Ее картины? Жаль, что ты ничего, ни строки, ни мазка, в них не понимаешь. Или не жаль? И все они - прозрачны для тебя. За ними в твоем воображении - отраженье члена, псевдооргазмов заросли и удовольствия, удовольствия - сплошной стеной взаимоотчуждения. А для меня - очередное разочарование и пропасть... Каждую пятницу ты приходишь неотвратимо опять...

ТВОЯ СМЕРТЬ ВО МНЕ

Вот я и пережил Твою смерть. Писать дальше нечего. Точка. Но, нет! Внутри этой точки - бесконечность. Которой не избежать. Ватный воздух. Будь он проклят. Насовсем, что ли? Дышать-то надо. А зачем? Проклятое воображение. Что же с ним делать? Представить все без Тебя? В остатке - лишь бессмысленность и пустота. За что?

Вот я и пережил Твою неподвижную болезнь. Мучения. Наши. Сны. Выражение лица моего - изменилось. Сжатое гримасой обреченности, оно не тает в толпе и вызывает сочувственные взгляды, которых я не вижу, но - чувствую. Энергией своей - расталкиваю всех и несусь к Тебе. Только Ты. Теперь понятно, для кого накапливался во мне этот заряд заботливости, который другие разбрасывают детям, не забывая нравоучения, показные ласки и экскременты своих комплексов. А для любимых - ложь и готовность в любую минуту к измене и предательству. Лишь бы не знал никто. И все - можно. А забота? Бывает ли она искренней хоть иногда? Представляю - все. И Ты - у меня. И двигаешься - только одной рукой. И - творишь. Я - жду. Ты - говоришь. Называешь номер кисти. Мы намешиваем нужный цвет. И - творим. То, что говорит нам Он. Реальность? - Ее нет. Она - лишь ребенок, рожденный от Мечты и желания исчезнуть. Пусть живет, ладно. Немного осталось.

Как заглушить эту боль-владыку души? Моя водка - компьютерный экран. Проваливаюсь. Легче дышать. И - как-будто появляется какой-то смысл. Моя водка - полугруппы. Но и они - не спасают. Хватаюсь за гитару - последнюю соломинку. Нет. Все - не то. И даже - Твой звонок. Он полон чем-то иным. Первый раз - тебя нет рядом, но Ты - здесь. Вокруг. И - во всем.

Я выпиваю Твою смерть до дна. Нет вкуснее напитка из роз. Они стоят будто мертвые в нашей вазе, накапливаясь вместе с нашими праздниками. Ожидая - последнего. И не надейтесь...

РАЗДРОБЛЕННОСТЬ

Ночь - невольница смерти. Каждодневное желанное умирание, чтобы на следующее утро казаться другим. Будто другим. Сон - поглотитель стремлений. Ненавижу. А куда денешься?

Бумага - простор невысказанности. Кому нужна? Перед кем? И за что? Сгусток оправданий. За несодеянное.

Порок и добродетель. Где они? В действиях? В мыслях? В представлениях? В понимании сущего. В осязании целостного. Происходящего.

Курит ли человек, глотнувший дым под гиканье толпы: "И ты - порочен"? Может быть он смеется над радостью примитивного понимания? То есть - непонимания вообще. Порок - это власть над человеком. Не важно, что это за власть. А любая власть - это уже порок. Круг - замкнулся.

16 И 39

Звонок. О! Черт. Не успел одеться. Я - в халате. И все. Это - она. Ей - 16. Мне - 39. Соседка. Ее всегда чем-то влекло ко мне, притягивала моя жизнь, может быть, так хотелось бы, душа? Мы живем дверь в дверь. Но - как на разных планетах. Она прощается с подружками и мальчиками, держа руку на звонке и еще разговаривая с ними, как бы давая понять, что принадлежит она - тому миру, а здесь - гость. Она всегда показывает им, что мы с ней - на равных. Такое вот самоутверждение. Пусть.

Сегодня у нее - ночь. Свободы и отвязывания. Родители уехали. И теперь мне приходится откладывать свою работу. Не с досадой. Нет. С чувством необходимости и какого-то странного ожидания. Не каждый имеет возможность послушать, что тебе скажет в твои 39 какая-то 16-летняя и не дочь, и причем - один на один. Любопытство? Новые ощущения? - Нет. Скорее осознание того, что все происходящее должно произойти. Чтобы жить по-другому. Обдумать и пересмотреть многое. И поставить все - на свои места.

- Ничего, что я - в халате? - хитрю я. - Могу переодеться.

- Нет. Все нормально, - делает вид, что ничего не заметила. - Ведь ты же дома. Я тоже у себя так хожу.

- Да. Люблю дома полную свободу. Не переношу брюки, - ловлю себя на мысли, что стремлюсь увидеть в ней женщину, захотеть ее. И - не могу. Так хочу спровоцировать ее на что-нибудь чисто женское, пусть незначительное движение или слово. И - ничего. Она и старается, и будто кокетничает. Неумело и наивно. Врет. Невпопад и глупо. Все видно. И смешно. И жалко.

- Я простыла, - подает сигнал, - у меня насморк.

- Значит, целоваться ни с кем нельзя, - принимаю наотмашь и продолжаю давление. - Не волнуйся. Будем лечить. Давай выпьем.

Там такое намешано. Кошмар. Водка и спирт на золотом корне. Как она пьет? Старается. Почему не отказывается?

- За твое здоровье. Чтобы не болела, - пытаюсь не допить.

Она видит. Темы для разговора нет. Как и ничего общего между нами. Пошли в ход анекдоты. Пошлые. С обеих сторон. Я пытаюсь выбрать что-нибудь из моих студенческих. Они приходят из прошлого вместе с воспоминаниями, с людьми, с чувствами, с тем непосредственным смехом. Друзья. Где они сейчас? Взаимопонимание, отсутствие проблем и боли - все в прошлом. Теперь вот сижу с такой же, как я - тогда. И жду. Чего? - Не знаю. Ситуация острая. У нас - ночь. Мы - пьяны. Ну и что? Снова останавливаюсь на мысли, что себя заставляю хотеть ее. Но - безуспешно. Зажигаю свечу, наконец. Выключаю свет. Интим. Блестят глаза. Может - брудершафт? Мы пьем стоя. Она быстро садится как бы закусить. Но - нет. Целоваться придется. Ее губы привычно ложатся в мои. Рот приоткрывается для ласк языком. И что? - И ничего. И она, и я - оба холодны. И спокойны. Все - привычно и буднично. Никаких эмоций.

- У меня было только шесть мальчиков, - предупреждает она, - и ни с кем из них ничего не было. Только обнимались и целовались. И - все.

Главную информацию, как она полагает, я получил. Успокоилась. Про себя я улыбался, зная от ее усердных подружек, что у венеролога она была не раз. Наивная. Рассказывает об одной, которая начинала вседаванием в нашем районе, а продолжила проституцией за рубежом. Наконец-то, большая тема. Осуждающий рассказ, как той было плохо, как ее били, издевались. Ну и что? - Едет еще.

- Меня тоже приглашали. "Официанткой". Приходили тут двое. Но мне это не нужно, - убеждает меня. - И вообще, мне деньги не нужны. Что с ними делать? Когда я встречаюсь, мне не важно, богатый мальчик или нет. Вот сейчас, мой - из небогатой семьи.

Все время идет давление, что она не такая, как все. Оправдание того, что я не знаю? Все ее время - среди них. Понимает, что грешит? Ищет очищения? Наверное, пытается. Приходится выслушивать прилично. С серьезным видом. Будто верю.

Мы идем танцевать. Перед этим я украдкой надеваю хоть что-нибудь под халат. Пробует научить меня молодежным танцам, примитивным и отупляющим. Они однообразны, но более свободны и раскованы, чем раньше. Зачем ей это? Догадываюсь. Интуитивно она ищет хотя бы какие- нибудь общие точки. Хотя бы что-нибудь сделать. Реализовать себя. Показать, что она может. Жаль ее. Убожество. Напрасные старания. Отдаюсь на волю случая и ситуации. Мой халат распахивается. Но на нее это никак не влияет. Она - ледяная. Что ей мой халат? - Возраст, возраст...

Включаю медленный танец. Пока это делаю, она убегает на кухню будто бы пить чай. Курит. Много. Обещая, как все, что бросит. Пьет. Много. Говоря, что ей нельзя. Язва. И это - в 16. Что же дольше? Пьет. Напивается. Не выдерживает. Бежит к раковине. Ее рвет. Заталкиваю в туалет. Не останавливается. Веду в ванную. Умываю. Уже 2 часа ночи. Она - еле сидит. Но не унимается с той давней просьбой, которая и была официальным поводом для ее прихода. Она хочет спеть. Думает, что умеет. Все время слышу за стеной ее стенания. Под микрофон и погромче. Сплошные искажения с хрипом. Сначала она поет мне за столом. Глаза полузакрыты. Отключается. Да. В этом, может быть, и есть ее самовыражение. Свой мир. Уход от всего. От враждебного окружения. От родителей-пьяниц. От вины перед собой за свой образ жизни. Компенсация своей ущербности. Песня - примитивнейшая. Из серии "ты меня любил и бросил". Спета - ужасно. Но - с чувством. Приходится хвалить. Она хочет записаться. Идем к магнитофону. Приседаем на пуфик очень рядом. Беру гитару и показываю мотив. И тут же убеждаюсь, что все ее рассказы о том, что у нее хороший слух, что ей достаточно раз услышать мелодию, чтобы повторить, оказались профанацией. Она ничего и никого, кроме себя, не слышит, не держит ни одной ноты. Но - страстно желает петь. И - вдвоем, что интересно. Она способна только повторять, и то - унисон. Никаких терций или своих партий. Наверное, как в жизни. Пытаюсь прекратить эти извращения. Но - нет. Она неистово кричит во весь голос те всего две удавшиеся ноты еще и еще. Однако, остальное, то, что не получается, не хочет петь наотрез. Вижу, с каким трудом, не понимая ни слова, коверкая их, пытается прочесть она мои строки. И мне - жаль их. И понимаю, что они должны произноситься и могут быть спеты верно лишь мной.

Из последних сил уговариваю сыграть в карты. На что могут играть пьяные он и она, находясь в темной комнате одни в 3 часа ночи, кроме как на поцелуй? Она проигрывает, конечно. Целую в губы. Отдается поцелую полностью, привычно отвечая на все ласки. Пытаюсь хоть что-нибудь почувствовать, изнежить ее. Не получается. Стена.

- Ты что-то чувствуешь, когда целуешься? - спрашиваю разочарованно.

- Нет, - мгновенно и не задумываясь.

- Значит, поцелуй в губы не возбуждает тебя?

- Нет. - А что же тогда? - пытаюсь обострить.

- Не знаю, - лениво отвечает. - Может быть, поцелуй в шею. Вообще- то все зависит от того, с кем я, как я отношусь к этому человеку, люблю ли его. Иногда видушки действуют.

- А ко мне как ты относишься? - не унимаюсь.

- Как к брату, другу. Я тебе очень верю, мне очень у тебя хорошо, как дома, - и с сожалением, - но никакого возбуждения не бывает.

- Что же ты ищешь во мне? - мой последний шанс.

- Не знаю. С тобой интересно.

Мы полулежали на пуфике, почти обнявшись, и ничего не чувствовали. Ей - интересно. Мне - любопытно. Виноваты - оба. Пошли трамваи.

- Давай спать, - не выдержал я этой взаимоумножаемой лжи. Она с готовностью, но нехотя поднялась.

- Проводи меня, - и снова, - а завтра я зайду и мы обязательно споем. На прощанье я даже не пытался поцеловать ее, ожидая с нетерпеньем захлопывания двери.